Все плохие дети будут наказаны
Дверь в зал открывается - в библиотеку, в компанию к двухголовому псу, библиотекарше, забившемуся в угол рабочему и студентку-путешественнику входит новый гость.
Это девочка, совсем юная. Ее лицо серьезно, платье - хорошее, сшитое по фигуре, - явно пострадало из-за дождя или падения.
Пора поздороваться
Это девочка, совсем юная. Ее лицо серьезно, платье - хорошее, сшитое по фигуре, - явно пострадало из-за дождя или падения.
Пора поздороваться
Я нахожу взглядом библиотекаря и поворачиваюсь к ней. Передать ей письмо и идти, думаю я, всего минута, и можно возвращаться в цирк. Я судорожно шарю в кармане платья и достаю бумагу, вот только это не послание от Улыбки, нет. Мои пальцы держат титульный лист книги «Искусство войны», неизвестно как оказавшийся у меня в лесу. Теперь в кармане пусто. Наверное, я обронила письмо во время... помутнения рассудка. Мой язык прилипает к небу.
- Здравствуй, Анна, - я вижу, что в руках у нее страница из книги, но сейчас не лучшее время, чтобы читать нотации о бережном обращении с фолиантами. - Мне кажется, ты здесь не потому, что соскучилась по книгам. Что-то случилось?
Я запинаюсь, замолкаю, делаю судорожный вдох и пробую сначала:
- Господин Улыбка передает, что не хочет проблем с вами... и вообще со всеми... и предлагает пойти на компромисс. Я так думаю, вам стоит обсудить это с ним.
Все время, пока я говорю, я ощущаю, как что-то мешается за пазухой, но не могу же я при всех шарить рукой под платьем, это по меньшей мере неприлично.
Я глажу полтора пса - совершенно автоматически. Тереблю все четыре уха по очереди, и вскользь обшариваю пальцами ошейник. Здесь в нем уже нет нужды - одной рукой я справляюсь с застежкой и, ловко подхватив спадающий ошейник, прячу его в карман летной куртки. Всему свое время.
- Не хочешь ли присесть? Мы здесь пьем чай, - я киваю на поднос с чашками и заварником. - Я подозреваю, что ты принесла конкретное предложение. И хотя я уверена, что не стану его принимать, я все же выслушаю, что ты собираешься сказать, со всеми подробностями. Из уважения к нашему давнему знакомству.
- О... боже... мой... - бормочу я вмиг онемевшими губами.
Если бы я не была так озабочена своей миссией, то обратила бы внимание на страшную собаку, как только вошла в комнату, но в тот момент я смотрела только на мисс Кейн и отметила лишь, что помимо нее в комнате двое мужчин и животное. Теперь же я не могу отвести от создания взгляда.
Предложение библиотекаря присесть каким-то образом запоздало пробивается через чехарду мыслей, я делаю пару нетвердых шагов и падаю на предложенное мне место, все также не выпуская собаки из виду.
- Это... - мой голос срывается, и я начинаю заново: - Мне... не кажется? Головы... их две?
Когда люди неподготовленные оказываются вовлечены в военные действия, всегда приходит время излишних эмоций, а цели отодвигаются в сторону. И все же я понимаю, что она начнет говорить, как только сможет. Что ж, я все еще готова ждать. Печалит только то, что проблему Джерарда и другие вопросы приходится отложить.
- Ван, не нальете ли гостье чаю? Вы уже полностью с этим освоились. К вам, Джерард, у меня тоже будет просьба. Не дернете ли вот ту дверь, - я тростью тычу в направлении комнаты, - и не принесете ли оттуда, если она не заперта, большой черный ящик, что стоит под креслом?
Я смотрю на карманные часы, чтобы выяснить, сколько времени мы уже убили.
Сейчас уже четыре часа дня.
Собака могла сбежать из цирка, рассуждает моя рациональная часть. Пару лет назад, когда к нам приезжала кунсткамера, я упросила отца отпустить меня посмотреть. Он переживал за мое душевное состояние, но попялиться на мертвых уродцев в банках ходил весь город, даже десятилетние дети, и вскоре я тоже зачарованно прилипла к стеклу, не в силах оторвать взгляда от насмешек природы. Двухголовые телята, младенцы с огромными головами, настоящий великан - шутка ли, почти три метра высотой, и даже всамделишные сиамские близнецы кисли в наполненных желтоватым раствором колбах, на потеху публике. Так почему бы в цирке не быть двухголовой собаке? Библиотекарь сказала, что это сделали с животным люди. Я читала подобное у Мери Шэлли, в одной из книг, которые отбирались у меня со скандалом.
Мой разум будто раздвоился. Часть меня твердила, что я все вообразила себе сама, как придумывала, что родители кричат друг на друга, в чем оба настойчиво уверяли меня тогда, до развода. Другая часть клялась и божилась: было, все было взаправду.
Вздохнув, я выбираю для мисс Кейн самый нейтральный ответ:
- Я очень долго шла... - я вздыхаю, жалея себя, и продолжаю уже спокойнее: - У меня к вам дело. Господин Улыбка передает, что у него есть какое-то предложение. Он не хочет ругаться и просит вас сделать один шаг навстречу.
- Что ж, чтобы отказаться от предложения господина Улыбки, мне нужно его услышать, наконец.
Установив чемодан, принесенный Джерардом, на стойке библиотекаря, я открываю его и собираю переносную установку для проявления фотопленок. Руки, скрытые под непроницаемым черным покрывалом, делают все автоматически - вскоре я смогу взглянуть на кадры. Мысленно улыбаюсь: раньше такие манипуляции любой ребенок воспринял бы как настоящее волшебство, но теперь здешние дети видели вещи посерьезнее.
- Извините, - шепчу я и судорожно оглядываюсь в поисках укромного уголка. Я замечаю две двери, одну, ведущую в коридор и затем на улицу,и другую, откуда взрослый мужчина только что принес чемодан. Я выбираю знакомую дверь. - Я быстро!
Прежде чем выйти, я медлю, как и перед входом в библиотеку. Слишком живы воспоминания - или ярко воображение. Чтобы не тянуть и поскорее разобраться с проблемой, я хватаюсь за ручку и едва не прыжком выбегаю из комнаты.
Приглаживая одежду, я обнаруживаю, что карманы не пусты, и немедля запускаю в них руку. Обычно я ношу с собой только платок и иногда пару мелких монет, которые с неохотой выдает мне отец. Сейчас же я извлекаю из карманов скомканный титульный лист «Искусства войны», от которого так и не успела избавиться, и две монеты из чистого золота. С десяток мгновений я ошеломленно разглядываю их, пока не вспоминаю, что деньги мне дал Улыбка на транспортные расходы. Что ж, они вскоре вернутся к нему.
Краем глаза я замечаю внизу какое-то движение и задушенно вскрикиваю, прежде чем понимаю, что это двухголовая собака. Как ни странно, я даже радуюсь ей. Свой монстр не так пугает, как неизвестное нечто. После краткого мгновения тревоги колени противно дрожат, а на лбу запоздало выступает испарина.
- Это нервы, - шепчу я псу, подражая выговору взрослых. - Ну что, пойдем обратно?
- Послание от господина Улыбки.
Убедившись, что обратила ее внимание на письмо, я усаживаюсь на прежнее место.
- У нас есть чай и печенье, милочка, тебе не повредит перекусить, - снова приглашаю я девочку, пока мои глаза бегают по бумаге. - Угощайся. И мы все с радостью послушали бы, как ты попала в посыльные к директору Осеннего цирка.
- О, господин Улыбка принял меня на работу, ухаживать за животными, - говорю я, в то время как все мои мысли занимает хрустящая рассыпчатая выпечка. - И попросил доставить вам письмо, потому что я вас знаю.
Мгновение я борюсь с собой, но желудок явно берет верх над хорошими манерами, потому что я выпаливаю:
- А можно мне печенье? Пожалуйста.
Текст написан от руки, с большим количеством широких завитков. Тон послания весьма напыщенный:
Уважаемая госпожа Кейн! Прошу Вас принять от рук моего курьера сие прошение и быть благосклонной как к посланнику, так и к письму, которое он принес. Как Вы можете знать, меня зовут господин Улыбка и я со своим небольшим увеселительным учреждением недавно прибыл в ваш город, имея в виду исключительно благие (в конечном счете) намерения. Боюсь, на этой почве мы с Вами имеем небольшой конфликт и некоторое недопонимание. Я смею уверить Вас, что отношусь к Вашей деятельности, работе и Вашему характеру с безмерным уважением и не желаю никаких трений между нами. Во избежания дальнейших ссор я, господин Улыбка, владелец Осеннего цирка, Паноптикума и Передвижного Музея Веселых Картинок, предлагаю вам, госпожа Джорджина Кейн, перемирие. В знак своей доброй воли и чистых помыслов, я готов предоставить вам скромный подарок. Если хотите воспользоваться им, оторвите от этого письма уголок с гербом и, поверьте мне, с вами случится что-то прекрасное. Этот подарок является бескорыстным выражением моего безмерного расположения к Вам и я обещаю, что я ничего не потребую за него взамен и ничем не обяжу Вас. Если я правильно понял, Вы давно следите за моей деятельностью а, значит, могли понять, что я всегда держу свое слово.
Если вы пожелаете принять мое прошение и заключить мир на время пребывания в городе Осеннего цирка, я прошу Вас обдумать Ваши условия и требования. Я уверен, что мы сможем договориться, ведь мне всегда есть что предложить разумному человеку. Ответ можете передать с моим посланником. На личное рандеву не смею и надеяться, но продолжаю о нем мечтать.
Искренне Ваш, Дж. Улыбка Гамильтон"
"Защитник человечества" - вряд ли он мог сказать о себе еще громче. Даже странно, что такой самовлюбленный тип всего трижды в одном письме упомянул свое имя и написал о чем-то еще, кроме своего сияния. Впрочем, он несомненно преуспел бы в дипломатии, это излюбленный тон большинства политических кулуаров. Я складываю листок бумаги в несколько раз и прячу его во внутренний карман куртки. У меня нет ни малейшего намерения воспользоваться каким-либо из предложений, в нем изложенных, но лучше придержать его при себе.
- Мне искренне жаль, дорогая Анна, видеть тебя курьером у столь неприятного господина. И я бы посоветовала тебе не возвращаться в цирк, но ты ведь не спрашиваешь у меня совета, - я испытующе слежу за девочкой, надеясь, что на ее лице промелькнут признаки сомнения. Совершенно неправильно было бы отправить ее обратно в лапы этого сладкоречивого циркача, но я все еще не могу понять, как могу остановить и вразумить свою гостью. Не бросится ли она туда стремглав, если сказать ей об опасности? К совести ли, благоразумию или осмотрительности стоит взывать?
- Благодарю за предупреждение, - мой голос срывается, и меня вдруг пронзает острая неприязнь к мисс Кейн. - Если вам нечего передать в ответ, то я пойду.
Моя рука, уже набравшая в горсть печенья, будто сама собой разжимается. Ничего не хочу брать у этой женщины, как бы сильно мне не хотелось есть. Я гордо вздергиваю подбородок, с тайным удовольствием сравнивая себя с послом, пришедшим под белым флагом в стан противника.
Я задумчиво смотрю на театрально задравшую подбородок Анну. Уставшая, серьезная и решительная, в потрепанном платье, она похожа на отважного партизана в плену или на допросе. Уж точно не на такое распределение ролей я рассчитывала.
- Пожалуй, у меня есть кое-что для господина Улыбки, - я подхватываю трость и натягиваю перчатки. - Небольшая мелочь. Пойдемте, Анна, это там.
Я подхожу к одной из дверей, отрываю и придерживаю, приглашая девочку с собой. За дверью виднеются стеллажи с книгами и длинный коридор.
- Простите, господа, мы обойдемся без лишних глаз, - говорю я Джерарду и Ван Хайвелю. - Мы скоро вернемся.
Но сначала, пожалуй, все же перекушу чем-нибудь.
Перекинуться парой слов